О бдительности, студенте Моше и фрунзенских чехах

Ассоциативная цепочка - страшная сила. Она может завести в такие дебри, что потом уже и сам не понимаешь, как ты туда попал. Но раз уж попал, значит так было нужно. Зачем-то и почему-то. Потому что наш мир так устроен, что просто так в нем ничего не бывает. Все идет в дело. Только не всегда ясно, в какое. В общем, я собираюсь раскрутить одну такую цепочку, которая началась с жаркого израильского вечера 2009 года, а потом привела совсем в другие края и времена. Честно предупреждаю: будет многабукафф. Решайте сами, стоит ли жать на продолжение.

У жены на исследовательском проекте работал студент. Моше. Веселый улыбчивый очень вежливый парень, с хорошей головой и усердием к работе. Моше как-то ухитрился вырасти в Израиле (он родился уже в Израиле, но его родители и старшие братья были тогда совсем свежими репатриантами из Ирана), не подцепив распространенные у молодых ребят-израильтян поверхностность, шумное поведение и хамовитость. Он умудрялся успевать хорошо учиться, участвовать в исследовательских проектах и еще работать на одном химическом предприятии, чтобы заработать на жизнь. Я как-то спросил его, как им с женой удается тащить троих детей, да еще и выкраивать деньги на учебу. Моше сказал, что он сидит на шее у жены. "А что жена делает?" - спросил я. "Она у меня директор детских яслей," - сказал Моше. Я примерно представляю, сколько зарабатывает директор частных яслей в нищем ультраортодоксальном Бней-Браке. Моше с женой нужно просто давать медаль. За героизм. Без дураков.

Вообще-то, я имел на Моше кое-какие виды. У меня как раз заканчивает вторую степень одно чудо цфатского разлива, и я бы очень хотел взять на его место толкового и работящего студента-мастеранта. Но Моше решил пойти на вторую степень по бизнес-администрейшн. Жаль. Но, наверное, он прав. Надеюсь и желаю, чтобы у него все сложилось хорошо.

Так вот, пару дней назад мы с женой сидели у меня в офисе. Вдруг зашел Моше. Попрощаться. Мы трепались с ним минут пятнадцать. О том, о сем. потом он спросил: "Ну, как вам стаканы?" "Какие стаканы?" - спросил я. "Ну я всей лаборатории подарил на прощание стаканы. Просто на память," - ответил Моше. Мне стало глубоко стыдно. Я не видел никаких стаканов. В лабораторию я заходил редко, да и то все больше в полу-автопилотном состоянии в конце рабочего дня. Разговор ушел себе дальше, а о стаканах я благополучно забыл.

Сегодня жена пришла с работы и рассказала, что в середине дня один из наших ребят вдруг спросил: "А что это тут за пакет стоит?" Пакет стоял за углом, особо ни от кого не скрываясь. Быстро выяснилось, что никто из работающих в лаборатории не имеет представления, что это за пакет и откуда он взялся.

Вообще говоря, в таких случаях в Израиле принято вызывать минеров. Мало ли. Береженого бог бережет. Но народ утратил бдительность и решил, после некоторых колебаний, заглянуть в подозрительный пакет. В пакете был набор стаканов. Красивых, кстати, стаканов. Поймаю Моше, пожму руку, скажу спасибо и дам по шее. Скромник чертов! Анонимный даритель.

В этом месте заканчивается израильская часть сюжета, а странное устройство в голове ухватывается за слово "бдительность" и перебрасывает меня к Юлиусу Фучику.

В своей книге "Репортаж с петлей на шее" великий сын чешского народа писатель-коммунист Юлиус Фучик писал: "Люди, будьте бдительны. Помните, я любил вас."

... Между прочим, с Фучиком я был хорошо знаком задолго до того, как узнал про чехов. И даже до того, как узнал про коммунистов. Когда я был маленьким, мы часто ходили гулять в парк Фучика. Он был минутах в двадцати от нашего дома, если идти неспешным шагом. Парк как парк. Аллейки, деревья, карусели, детские педальные машинки. Мои родители любили туда ходить. Ну, и я с ними. Сначала в коляске, потом сам.

Дальше за парком была улица Интергельпо (с ударением на последнем слоге). И на ней завод сельскохозяйственного машиностроения имени Фрунзе. Если идти от нашего дома, нужно было пройти возле пивзавода. Оттуда все время шел сильный странный запах не пива, а чего-то кислого. Когда я был уже взрослым, кто-то сказал мне, что этот запах поднимается, когда на пивзаводе промывают бродильные чаны. Напротив пивзавода был Советский базар, где пахло шашлыком и мантами и вечно болтались экзотического вида люди в чапанах или халатах. Иногда они были даже на лошадях.

После Советского базара был район полуразвалившихся землянок, гордо именовавшийся Парижем. В Париж нам заходить запрещалось категорически. Публика там обитала неблагонадежная, в лучшем случае морду набьют, а могут чего и похуже.

Пройдя Париж, переходишь по мосту речку Ала-Арча и сразу оказываешься возле забора троллейбусного депо. Через открытые двери депо видно невероятно огромное количество троллейбусов, стоящих и ездящих по своему большому дому. С другой стороны мясокомбинат. Почему-то это всегда произносилось с особенной интонацией. До сих пор не очень понимаю, почему, но было в этой интонации какое-то особое уважение.

После мясокомбината шла улица Фучика, а сразу за ней - парк Фучика. Если пройти через парк Фучика, оказываешься между стадионом "Трудовые резервы" и спортшколой, а потом выходишь к заводу Фрунзе и улице Интергельпо.

Вы извините за столь длинное отступление. Дестство, юность, город, которого давно уже нет даже на карте. Не удержался.

Много позже я случайно узнал, что улица Интергельпо с ударением на последнем слоге - это искаженное эсперантское Interhelpo "Международная помощь". С ударением на предпоследнем слоге, как и положено в языке эсперанто. Оказывается, в романтические двадцатые годы в Чехословакии была создана трудовая коммуна Interhelpo, члены которой вместе с семьями отправились в далекий Туркестан создавать промышленность и нести цивилизацию. Они добрались до речки Ала-Арча в маленьком городке Пишпек где-то между Уралом и Гималаями, поставили бараки, выписали из Чехословакии станки и инструменты, и построили Рабочий городок и завод недалеко от него.

Потом эсперантисты были объявлены врагами народа, их стали сажать, а город и завод были переименованы во Фрунзе.Между прочим, фрунзенский Рабочий городок (сокращенный местными остряками до ФРГ) остался единственной радиально-кольцевой частью прямоугольного города, резко отличающейся от окружения.

Потом грести стали вообще всех подряд, потом началась война с немцами и с Украины приехали эшелоны с эвакуированными станками и специалистами, потом умер Вождь и Великий учитель, потом большинство выживших чехов вернулись в Чехословакию, благо она была уже не враждебно-буржуазной, а "своей" социалистической. К тому моменту, когда я родился, вырос и начал немного соображать, что такое Интергельпо, кто такие чехи и откуда они взялись у нас во Фрунзе, чехов у нас в городе осталось всего семей пять. Они немного выделялись в общей русскоговорящей массе необычно мягко звучащими фамилиями и немного другими привычками в одежде, в манерах. Почти неуловимо, но отличались. Последний раз с фрунзенскими чехами я общался в начале девяностых, когда у меня в школе училась Илона Ланичек, и ее интеллигентнейший папа сказал мне как-то по секрету, что они собираются на родину в Чехословакию. Интересно, сейчас они в Чехии?

Задав себе этот вопрос, я решил погуглить Илону Ланичек наудачу. Нагуглил. Она. Хотя и изменилось немного за прошедшие пару десятков лет. В Москве. Значит, до Чехии они не доехали. Зато стала маститой йогиней. Если память мне не изменяет, йогой она еще в школе занималась. А я бросил. А она нет.

Интересно, в Бишкеке, который для меня все-таки Фрунзе, много осталось "чешского духа"? Парк Фучика, пик Рацека. Переименовали, наверное.

Странная штука - ассоциативная цепочка. Тащила меня за собой, тащила, а потом раз - и выдохлась.