Некошерная молитва

Морально-философическая быль на еврейские темы, рассказанная в атмосфере дружеской пьянки под громкую музыку в сумраке бара.

Жил-был в одном городе почти единственный умевший читать на иврите. Читал он, собственно, с грехом пополам, запинаясь и делая ошибки, но все остальные причастные к этому странному языку жители города знали и того меньше. Умевший читать на иврите выучил его как-то для собственного удовольствия. Ему вообще были интересны языки, а этот, запрещенный, нерекомендованный и явно неодобряемый, был интересен в особенности. Наверное, из духа противоречия, хотя сам умевший читать на иврите предпочитал приписывать это генам.

Некоторое время лишь узкий круг близких друзей знал об умении умевшего читать на иврите. Потом вдруг оказалось, что его умение нужно многим людям, желавшим хотя бы немного познакомиться с ивритом перед тем как уехать в страну, в которой на нем говорят. Однажды умевшего читать на иврите попросили заменить уехавшую учительницу в ульпане - группе уезжантов, которые в промежутках между беготней с документами, продажей квартиры и покупкой чемоданов и прочих необходимых вещей старательно старались освоить хотя бы еще немножко из этого языка. От того, что он начал преподавать, собственные знания умевшего читать на иврите стали быстро расти. Ведь теперь это стало не забавой для себя самого, а необходимостью для многих. Это накладывало ответственность и обязывало совершенствоваться. Постепенно умевший читать на иврите стал лучшим его преподавателем, чему немало способствовало и то, что другие умевшие постепенно переселялись  в страну, в которой говорят на иврите. Ульпан, в котором работал по вечерам умевший читать на иврите, приносил ему вполне симпатичный дополнительный доход, который временами сильно превышал его основную зарплату, зарабатываемую в дневные часы. Это было неожиданно, но приятно, тем более, что вопрос стоимости обучения решался где-то там на уровне начальства, а умевшему читать на иврите оставалось лишь получать каждый месяц конвертик с купюрами и расписываться в ведомости.

Однажды к умевшему читать на иврите обратились с необычной просьбой. Его попросили прочитать упокойную молитву на похоронах. Раньше, когда в городе умирал еврей, и родственники хотели хотя бы минимально соблюсти еврейскую погребальную традицию, они приглашали кого-нибудь из стариков, которые помнили с незапамятных времен тексты и мелодии "Кадиша" и "Эль мале рахамим". Но старики кто уехали, а кто перемерли, поскольку Всевышний не дал человеку более ста двадцати лет. И вот, когда умер еще один еврей, его семья оказалась в затруднительном положении: похоронить умершего хотели по-еврейски, а молитвы прочесть никто не мог. 

Умевший читать на иврите не имел ни малейшего представления ни о текстах, ни о мелодии упокойных молитв, да и знания им еврейского погребального ритуала основывалось на обрывочных сведениях, подчерпнутых, в основном, из скудных литературных источников. Однако ему вручили молитвенник и попросили помочь. Найти в молитвеннике нужные тексты оказалось задачей непростой. Текст молитвенника был написан, естественно, на иврите. Оглавление, примечания, сноски под текстом - тоже. Большая часть слов никогда не встречалась в учебниках иврита для отъезжающих и была совершенно незнакома умевшему читать. Некоторые слова даже отсутствовали в потрепанном словаре, которым снабдили его добрые знакомые. Помимо прочего, молитвы имели по несколько вариантов: для чтения в праздник, для обычного дня, для чтения сыном-первенцем и для чтения в синагоге. Разобраться в том, какой именно вариант нужно было озвучивать, было ой как непросто.

Еще одна сложность имела иной характер. У умевшего читать на иврите возникали большие сомнения в том, что ему вообще сколько-нибудь уместно произносить еврейские молитвы, по крайней мере, не для себя самого, а "в официальной обстановке". Дело в том, что читавший на иврите далеко не был уверен в том, что, исходя из требований еврейской традиции, он может считать себя евреем. Ибо традиция однозначно говорила, что евреем следует считать сына матери-еврейки. А мама умевшего читать на иврите во всех документах и по собственному пониманию была русской. Поковырявшись как следует в семейной истории, умевший читать на иврите сумел обнаружить некие косвенные признаки, позволявшие усомниться в однозначности маминой русскости в пользу ее таки еврейского происхождения. Но признаки эти были слишком зыбкими, недоказуемыми и легко могли оказаться попыткой принять желаемое за действительное. С точки зрения принадлежности к небольшой еврейской общине, проживавшей в его городе, это не имело большого значения - смешанных семей в ней хватало, а на всевозможных еврейских сборищах и тусовках всегда крутилось большое количество "полугоевских" - еврейских детей нееврейских мам. Но вот молитвы на кладбище - в этом умевший читать на иврите чувствовал немалый элемент неправильности и даже некоторого злонамеренного введения в заблуждение то ли покойного, то ли Всевышнего, то ли скорбящих родственников.

Когда умевший читать на иврите изложил эти свои сомнения руководителю еврейской общины, через которого, собственно, и шла просьба помочь с молитвами на похоронах, тот объяснил все просто: "Всевышнего, если он есть, ты так не обманешь, поскольку ему и так все известно. Покойному, скорее всего, уже все равно. А вот его родственникам, возможно, станет немножко легче от того, что на похоронах была прочитана молитва, даже если это было не совсем кошерно. В конце концов, если бы у них были сомнения, они бы тебя не попросили." Это звучало логично и вполне убедительно, и вскоре умевший читать на иврите вооружился молитвенником и отправился с погребальным автобусом на кладбище.

После этого его еще не раз приглашали на похороны евреев, так что это стало частью его жизни. Он немного поднаторел в чтении молитв, приглашавшие были довольны. Умевший читать воспринимал это как помощь людям в трудную минуту. Обычно после похорон они совали ему деньги. Пару раз он пытался отказываться, но видел, что этим он делает больно людям, которым и так нелегко. Поэтому отказываться он перестал. Сам никогда денег не требовал и не просил, но если предлагали, брал.

Так прошло лет пять. Один из молодых знакомых умевшего читать на иврите впал в религию. Прекратил участвовать в студенческих гулянках, порвал с подругой, поскольку к женитьбе не шло, а вне брака он теперь не хотел, стал ездить на различные религиозные семинары и учебы. В какой-то момент он вернулся с очередного семинара и объявил, что отныне он - посланник Хабада, одного из самых крупных еврейских религиозных течений, центр которого находится в Америке, а представители - по всему миру. Как-то раз умевший читать на иврите встретился с посланником Хабада в одном еврейском молодежном лагере. Посланник Хабада спросил, правда ли, что умевший читать зарабатывает чтением молитв на похоронах евреев. Умевший читать объяснил ему, что он не зарабатывает, а лишь откликается на просьбу и не отказывается от денег, если ему их предлагают. "Но ведь ты не еврей, как же ты можешь читать молитвы?" - спросил обвиняюще посланник Хабада. Умевший читать пересказал ему суть решения, сформулированного когда-то руководителем общины. Однако посланник не принял ни решения, ни его формулировки. Он потребовал немедленного прекращения этой мерзкой практики. Читавший без споров согласился. В душе ему было немного обидно, что мерзостью было объявлено то, что сам он уже привык считать помощью и, следовательно, делом праведным. С другой стороны, ему было намного проще и спокойней жить без этих периодических визитов на кладбище, которое, как ни крути, трудно отнести к самым привлекательным местам человеческой жизни.

Теперь, если в городе умирал еврей, посланник Хабада брал на себя всю организацию похорон. Раньше евреев хоронили в городе примерно так же как и всех остальных умерших его жителей. День захоронения определялся, в основном, договоренностью с кладбищем - работы у кладбищенских было много, обычно они могли предоставить место и подготовить могилу за два-три дня. Хоронили в городе всех в одинаковых гробах, лишь на могиле потом устанавливали кому крест, кому шестиконечную звезду, кому полумесяц, а кому стиравшую религиозные различия пятиконечную звездочку. Теперь же посланник Хабада требовал, чтобы хоронили в сам день смерти, но не в субботу, а вместо гроба чтобы был саван. Нередко это вызывало сложности с кладбищем, работники которого не хотели работать быстрее, чем обычно. Да и соседи и друзья покойного, которые далеко не все относились к евреям, смотрели на все это с непониманием и неодобрением. Несколько раз родственники умерших, недовольные требованиями посланника Хабада, пробовали обратиться за помощью к умевшему читать на иврите, но тот всякий раз отказывался. 

Потом, посланник Хабада уехал. То ли в Израиль, то ли в Америку. Потом уехал и умевший читать на иврите. Евреев в городе осталось совсем мало. И умевшему читать не было известно, кто и как теперь проводит там еврейские похороны. Теперь его совсем не интересует техническая сторона проблемы. Но вот сторона этическая продолжает его интересовать. Он так и не уверен до конца в правоте посланника Хабада, считавшего, что лучше бы было хоронить вообще без молитв, чем с молитвами, которые читались неевреем. Что вообще лучше: заповедь соблюденная частично и с нарушениями или не соблюденная вообще, поскольку для ее правильного соблюдения нет условий?