Луговсариум

Странное утро. Сплошные странности. Сначала снится сон, в котором ты вдруг обнаруживаешь у себя дома новенькую и невероятно удобную курительную трубку, конструкция которой значительно отличается от существующих курительных принадлежностей, приближаясь то ли к медной лампе, купленной некогда на арабском рынке в Старом городе в Иерусалиме (нет, джин не вылез, хотя терли), то ли к опиумной трубке из какого-то то ли фильма, то ли книжки. И во сне ты куришь эту странно-удобную трубку, и тебе от этого делается просто невероятно хорошо.

В символизме литературы, а в еще большей степени - кинематографа, безмятежное начало романа или фильма почти неизбежно является признаком трагического финала. В одних случаях таким началом оказываются пасторальные картинки с бегающими по лугу смеющимися детьми, в других - картина роскошного бала. Бал, вообще, предстает обычно как предвестник будущей тяжелой судьбы героев.

Совершенно случайно наткнулся на аглицкое слово, каковое привело меня в состояние полнейшего восхищения. Слово это - sophomore. Так называют второкурсника в колледже или университете. А также, по аналогии, второгодку в каком угодно другом деле, от биржи до армии (впрочем, последнее редко).

Дочь приносит из школы документ следующего содержания:

Не секрет, что любую историю можно без особого труда испоганить и опошлить. Но в некоторых случаях история была незатейливо пошлой изначально. Потом некий пиит ее облагородил, но уши торчат все равно. Вот слушаешь в сотый раз "Юнону и Авось" - пара очень приятных арий не может оттенить неприглядность сюжета: взрослый полуспившийся бретер на раз совращает пятнадцатилетнюю дурочку, начитавшуюся куртуазных романов, после чего, естессно, поматросив, ее бросает, навсегда исчезнув в бескрайнем океане. Постаревшая, но не поумневшая дурочка верно ждет его до конца дней. Потом все умерли.